Айзек Азимов - Край Основания [Академия на краю гибели]
Он отмахнулся от этих мыслей. Какая важность, знает Кампер или не знает, и вообще знает ли кто-нибудь. Джиндибел – Спикер Второго Основания, и может делать все, что хочет, в рамках плана Селдона, и никто не имеет права вмешаться.
– Мастер, – спросила Нови, – когда мы достигнем места назначения, мы разделимся?
Он посмотрел на нее и сказал, пожалуй, с большей нежностью, чем намеривался:
– Мы не расстанемся, Нови.
Женщина-хэмиш застенчиво улыбнулась и стала похожей на обыкновенную женщину.
Университет
Пилорат сморщил нос, когда они с Тревизом вернулись на «Далекую Звезду».
Тревиз пожал плечами.
– Человеческое тело – мощный источник запахов. Обменник не может сработать мгновенно, а искусственные запахи лишь смешиваются, но не заглушают прежний.
– И я полагаю, что нет двух кораблей с одинаковым запахом, если в них были какое-то время разные люди.
– Правильно, на втором часу пребывания на планете вы ощущали запахи Сейшел?
– Нет, – признался Пилорат.
– Так вот, вы перестанете чувствовать через некоторое время и этот. В сущности, если достаточно долго находишься на корабле, то радуешься запаху, которым он вас встречает. Как бы возвращаешься домой. И поэтому, когда вы начнете бродить по Галактике, то узнаете, что невежественно говорить о запахе обитателям любого корабля или планеты. Между нами, конечно, это можно.
– Как ни странно, Голан, я воспринимаю «Далекую Звезду» как дом. По крайней мере, она сделана Основанием. – Пилорат улыбнулся. – Знаете, я никогда не ощущал в себе патриотизма. Считал человечество своей нацией, но, должен признаться, покинув Основание, я чувствую как сердце мое наполняется любовью к нему.
Тревиз готовил себе постель.
– Знаете, а мы не так уж далеко от Основания. Сейшел-Союз почти окружен территорией Федерации. Здесь у нас посол и огромное представительство, начиная с консула. На словах сейшельцы оппозиционны нам, но весьма осторожны в действиях, которые могут нам не понравиться. Давайте спать, Янов. Сегодня мы ничего не узнали. Завтра постараемся добиться большего.
Слышимость между двумя каютами была превосходной, и когда корабль погрузился в темноту, Пилорат, вертящийся в постели без сна, в конце концов, негромко окликнул:
– Голан?
– Да?
– Вы не спите?
– Пока вы говорите – нет.
– Мы кое-что, все-таки, получили сегодня. Ваш друг Кампер…
– Бывший друг, – проворчал Тревиз.
– Каков бы ни был его статус, он поведал о Земле кое-что, чего я раньше не встречал в своих исследованиях. Радиоактивность!
Тревиз приподнялся на локте.
– Видите ли, Янов, если Земля действительно мертва, это не означает, что мы вернемся домой. Я все еще хочу найти Гею.
Пилорат фыркнул.
– Конечно, мои дорогой! Я тоже. И я не верю, что Земля мертва. Кампер мог считать это правдой, но едва ли в Галактике найдется сектор, где не говорили бы, что человечество появилось на местной планете. И почти везде называют ее Землей или эквивалентным именем.
В антропологии мы называем это «глобоцентризм». У людей есть тенденция хвалиться, что они лучше соседей, что их культура древнее и выше, чем на других планетах, что все хорошее в других мирах заимствовано у них, а плохое искажено и испорчено при заимствовании, либо изобретено где-то в другом месте. Тенденция уравнивать превосходство в качестве с превосходством в продолжительности. Если они не могут разумно подтвердить, что их планета была Землей или ее эквивалентом – с началом человеческого рода – то из кожи лезут вон, чтобы поместить Землю в свой сектор, даже если не могут указать на нее точно.
– И вы находите, – сказал Тревиз, – что Кампер следовал общей привычке, когда заявил, что Земля находится в Сириус-Секторе? Сириус-Сектор имеет древнюю историю, все миры там хорошо известны, все можно проверить, даже не приезжая туда.
Пилорат хихикнул.
– Даже если вы докажете, что в Сириус-Секторе нет мира, который мог бы быть Землей, это не поможет. Вы недооцениваете глубины, в которых мистицизм может похоронить реальность, Голан. В Галактике не меньше полудюжины секторов, где респектабельные ученые повторяют торжественно и без тени улыбки местные легенды о том, что Земля – или планета, которую они решили так называть, – находится в гиперпространстве, и обнаружить ее можно разве лишь случайно. – А они не говорят, что кто-нибудь когда-нибудь уже находил ее?
– Опять же легенды и патриотическая вера в них, несмотря на то, что эти легенды абсолютно не правдоподобны, и в них не верит никто, кроме того мира, который их выдумал.
– Тогда, Янов, и мы не поверим. Давай-ка выйдем в наше личное гиперпространство сна.
– Но, Голан, меня интересует это дело с радиоактивностью Земли. Мне кажется, здесь есть следы истины – или намек на истину.
– Что значит – намек?
– Видите ли, радиоактивный мир – это такой мир, где жесткое излучение должно иметь более высокую концентрацию, чем обычно. Коэффициент мутации должен быть выше, эволюция происходит быстрее и более разнообразно. Я говорил вам, если помните, что одна из точек, на которой сходятся почти все легенды – это то, что жизнь на Земле была невероятно разнообразна: миллионы всевозможных видов жизни – взрывное развитие. Такое разнообразие могло создать разум на Земле, а затем и выплеснуть за ее пределы, в Галактику.
Если Земля была по каким-то причинам радиоактивна – более радиоактивна, чем остальные планеты – это бы разъяснило многое о Земле, о ее уникальности.
Тревиз, помолчав, возразил:
– Во-первых, у нас нет основания верить Камперу. Он мог солгать, чтобы убедить нас уехать отсюда и отправить с дурацкими поисками на Сириус. Я убежден, что именно это он и сделал. Вы, кажется, забыли – он уверял нас, что Земля мертва!
– Но ведь изначально радиоактивность там не была чрезмерно велика.
Жизнь на Земле развилась, а поддерживать уже возникшую жизнь легче, чем создать ее. Если допустить, что жизнь на Земле развилась и поддерживалась, значит, уровень радиоактивности не мог быть несовместим с жизнью и с течением времени мог только понижаться. Нет ничего, что могло бы поднять уровень.
– Атомные взрывы? – предположил Тревиз.
– При чем тут они?
– Я хочу сказать, вдруг на Земле были атомные взрывы?
– На поверхности Земли? Не может быть. В истории Галактики нет ни одной записи, чтобы какое-то общество воспользовалось атомными взрывами как оружием. Мы не выжили бы. Во время трегелинского восстания, когда обе стороны были ослаблены голодом и отчаянием, Джиндиппур Корат намекнул на радиоактивный взрыв…
– … и его повесили матросы его же собственного флота. Я знаю галактическую историю. Но я имел в виду несчастный случай.
– Нет данных о несчастных случаях, способных значительно поднять интенсивность излучения планеты. – Пилорат вздохнул. – Я полагаю, стоит отправиться в Сириус-Сектор и покопаться там.
– Когда-нибудь, возможно, отправимся, но не сейчас.
– Да, да. Я умолкаю.
Он замолчал, и Тревиз с час лежал в темноте, обдумывая, не привлек ли он к себе слишком много внимания, и не разумнее ли улететь в Сириус-Сектор, а затем снова вернуться на Гею, после того, как внимание – любое внимание – будет от них отвлечено.
К окончательному решению он так и не пришел, потому что уснул. И сон его был тревожным.
Они снова отправились в город ближе к полудню. Туристский центр на сей раз был забит народом, но им удалось получить нужные указаний насчет библиотеки, а уж там им дали инструкции, как пользоваться местными моделями компьютеров-справочников.
Они тщательно проверили все о музеях и университетах, начав с тех, что поближе, и отметили информацию об антропологах, археологах и историках древности.
– Ага! – воскликнул Пилорат.
– Что – ага? – несколько резковато спросил Тревиз.
– Имя Квинтезетц. Оно мне знакомо!
– Вы знаете этого человека?
– Нет, конечно, но я, кажется, читал его статьи. Когда мы вернемся на корабль, я посмотрю по своему каталогу…
– Если его имя вам знакомо, то с него и начнем. Если он не поможет нам, то наверняка сможет указать, к кому стоит обратиться. – Тревиз встал.
– Давайте отправимся в сейшельский университет. Но поскольку там никого не будет во время ленча, то сначала поедим.
Ближе к концу дня они вошли в университет, пробрались по его лабиринтам и оказались в приемной. Там они ждали молодую женщину, ушедшую за информацией. Эта женщина могла провести или не провести к Квинтезетцу.
– Интересно, – недовольно проворчал Пилорат, – долго ли нам еще придется ждать. Может, до конца занятий?
Его слова оказались как бы сигналом: молодая леди, которую они видели полчаса назад, быстро шла к ним. Ее туфли отливали красными и фиолетовыми цветами и щелкали по полу резкими музыкальными тонами. Высота звука изменялась со скоростью и силой шагов.
